Вольфганг бредил... Он сходил с ума, тело словно горело в огне, перед глазами всё расплывалось. О, эта музыка! О, это искусство. Парень слишком гениален, эта гениальность давит его, выжигает изнутри, заставляет сгибаться под своей тяжестью, она погубит его! Но Моцарт слишком далеко зашёл, пути назад нет! А ещё реквием... Недописанный, брошенный на столе, но никак не выходящий из головы гения.
Вольфганг сжал в кулаках подушку. Хотелось кричать, рыдать, лишь бы стало хоть немного полегче. Он задыхался, в прямом смысле задыхался. Когда хорошо, от этого только хуже... Видимо, господин Сальери был прав, когда сказал это. Хуже от хорошего абсолютно всем. Слишком хорошо  было и ему со своей любимой музыкой, слишком приятно, настала пора расплачиваться за всё. Но, о боже! Как же не хотелось умирать! Как не хотелось покидать этот безумный, лживый, грязный, но любимый мир! Слёзы невольно текли по щекам, ещё больше перекрывая дыхания, из горла вырывались рваные рыдания: Моцарт медленно погибал... Изнутри, начиная с души...
Внезапно послышался скрип входной двери, затем медленные, аккуратные шаги. Но это не привлекло внимания молодого гения. Содрогаясь всем телом, Вольфганг лишь сильнее сжал подушку.

- Вольфганг... Вольфганг, прости меня... Я так виноват перед тобой! Я грешен - я завидовал твоему дару, но я больше не могу, я прошу, прости меня, прости тьму души моей... Не умирай, не покидай меня.. - раздался голос где-то возле Моцарта, а затем чья-то тёплая рука коснулась его плеча. Минуты три композитор не обращал внимания. Вернее, так, наверное, показалось бы гостю, но на самом деле юноша просто пытался успокоиться. Еле-еле перестав рыдать, Вольфганг поднял опухшие и красные от слёз глаза.
- Господин... С... Сальери? - композитор сел на край кровати, не веря своим глазам. Что он забыл тут? Зачем пришёл? Человек, ненавидевший Вольфганга и его музыку, прекрасную, гениальную музыку, строивший козни за спиной, лишь бы избавиться от мальчишки! Теперь он, склонив голову, прости прощения и...
Наконец, до юноши дошли последние слова гостя.
- Не умирай, не покидай меня..
Слова тонкими, но острыми ноготками вонзились в сердце. Как же не умирать? У него реквием, у него заказ, и он предназначен для собственных похорон! Вольфганг должен его закончить, должен!
- О, Антонио... Могу ли я Вас так называть? - горячим шёпотом говорит Моцарт. - Не говорите так, нельзя... Я должен умереть, ведь Вы же знаете, что это за реквием, над которым я работаю? - пошатываясь, композитор дошёл до стола, взял листы с нотами и вернулся обратно. - Это моя смерть... Не просите меня не умирать, я не могу... - всё так же шепчет юноша, опускаясь перед капельмейстером на колени. Горячая рука едва касается лица итальянца, тело содрогается от жара. Моцарт похож а безумца, на сошедшего с ума гения. Хотя, почему похож? Он и есть гений. Гений, который лишился ума, гений, чья жизнь уже обречена на смерть, гений, который слишком любил музыку... - Уходите, уходите скорее, пока Вас никто не услышал, милый Антонио... Не умирать? - из уст Вольфганга вырвался тихий смех. -Нельзя... Нельзя, господин Сальери, нельзя. Поспешите уйти, быстрее же! Констанца, Констанца! Проводи господина Сальери, милого Антонио, скорее же... - Моцарт остался стоять на коленях, грусто усмехаясь. Слёзы вновь нельзя было сдержать, да он и не старался. Всегда вольный и любящий свободу, Моцарт и сейчас делал то, что хотел. Он хотел плакать - и не мог отказать себе перед смертью  в этом маленьком желании...

- Сжигать мосты нужно полностью, Вольфганг.. Я... Я исчезну из Вашей жизни. Выздоравливайте. - губы итальянца коснулись губ юноши. Но композитор уже совсем ничего не понимал, но рефлекторно приложил ладонь к губам. - Прошу прощения за беспокойство. - Сальери поклонился и вышел. Констанца сразу же захлопотала перед любимым мужем, уложив его обратно в постель.
- Констанца! Милая, дорогая Констанца... - юноша взял жену за руку, усаживая рядом с собой. - Если я умру, обещай, что не будешь тосковать по мне! Обещай, обещай... Ты и так слишком много сделала для меня... Не плачь, Констанца, не нужно... - нежно прошептал Моцарт, закрывая глаза...

Пару дней спустя.
Прошло два дня. Вольфгангу стало немного получше. Жар спал, истерики происходили всё реже и реже, но у юноши этому было одно объяснение: небеса хотят, чтобы гений завершил свой реквием. Вместе с тем приходили мысли, которых он поначалу боялся. Моцарт никогда не любил философствовать, но лёжа в кровати это происходило само собой.
Почему сейчас его тянуло к Сальери? Почему он чувствовал некого рода вину перед ним, ведь должно быть наоборот? Всё это было мучительно больно обдумывать, ведь конце он свёл всё к одной мысли: он больше не может без итальянца. Композитора тянуло к нему после его ухода, он сам этого не понимал, но факт оставался фактом. Всё время хотелось уйти к нему, извиниться, хоть и не известно за что, быть может, даже обнять и больше не отпускать... Да, не для этого небеса даровали ему улучшение, но Моцарт привык жить на полную катушку, брать от жизни всё, что есть, использовать, пока есть время.
- Вольфганг! Постой же, куда ты? - обеспокоенно воскликнула жена, пытаясь остановить собравшегося куда-то мужа.
- Я должен пойти к нему, я должен попросить прощения...
- За что? Посмотри, посмотри вокруг: это ведь из-за него ты так живёшь, это он довёл тебя до такого состояния! - юноша лишь приложил палец к губам Констанцы.
- Ччшш, милая, я должен, поверь, это мне нужно...
Поиски дома итальянца заняли бы намного меньше времени, если бы не подорванное здоровье и жуткий ливень. Дойдя до нужного дома, Моцарт остановился. Зачем ему это всё? Для чего? Но он сам этого не понимал и, словно в бреду, дёрнул за кольцо. Дверь открыла женщина, по всей видимости служанка, и радостно провела композитора во внутрь дома.
- Сейчас я позову господина Сальери. - но вместо зова послышался лишь крик. Пошатываясь, Моцарт пошёл на звук и ужаснулся. На кровати, закатив тёмные глаза, лежал капельмейстер. По руке сочилась алая кровь, скатываясь на белые простыни.
- Господин Сальери... Антонио! - Вольфганг метнулся к мужчине, пережимая рану. Пока служанка бегала за бинтами, композитор стоял на коленях возле итальянца, гладя его белое как снег лицо.
- Что Вы наделали? Зачем хотели покинуть этот мир? -шёпотом спросил Моцарт, когда все процедуры были сделаны и служанка оставила его наедине. - Меня называют безумцем, но кто тогда Вы? Без повода, без смысла лишать себя того, чего лишают меня небеса... Ох знали бы Вы, как я не хочу умирать! А Вы так легко прощаетесь с жизнью... - Вольфганг склонился к Сальери, положив голову ему на грудь, думая, что Антонио его не слышит. - Глупец! Глупец... Как же Вы меня напугали ,как же я боюсь, что вы не проснётесь больше, как же я вас люблю... - последнюю фразу юноша проронил едва-едва слышно. - Люблю...

- Воль...фганг...  Я хотел искупить все то зло, что причинил вам. Я не мог так. Я... Я люблю вас... - холодная рука коснулась спины юноши, заставив того вздрогнуть. Он.. Он всё услышал? - Вольфганг, я... Прости меня за все то, что я совершил. Я не могу потерять тебя снова. - эти слова нежным бальзамом разливались по сердцу композитора, становясь для него самой любимой мелодией из всех, что он когда-либо создавал. Именно ради этой мелодии он жил и творил, жаль, что умрёт не ради неё...
- Чшш... Ничего не говорите, прошу Вас... - выглядел Моцарт не лучше Сальери, но именно его состояние было сейчас было самым главным. - Я рад, дорогой Антонио, что прояснилось, очень рад... - нужно было закончить то, что не закончил Сальери. Правда, вовсе не для того, чтобы сжечь все мосты между ними. Поэтому Моцарт нежно коснулся своими губами губ итальянца, прикрывая глаза. Сердце бешено стучало, не давая возможности сосредоточится и понять: для чего всё это? Зачем? Но у композитора был лишь один ответ: "Я так хочу". А ведь юноша всегда делал то, что хотел. Единственное, с чем он не справится - это со своей смертью Её не избежать, с этим гений уже смирился. Но всегда можно оттянуть её, хоть ненадолго. Вспомнив, что Вольфганг принёс с собой свой недописанные реквием, он полез в карман, доставая оттуда листы.
- Видите? Видите, Антонио, это мой реквием. Вы просили не умирать меня, но прекрасно знаете, что это не возможно. Я тоже не хочу умирать ,ради Вас не хочу, слышите? Но я в силах оттянуть совою кончину, ненадолго, но оттянуть. - дрожащими руками юноша разорвал листы, откидывая бумагу назад. - Видите? Это лишь ради Вас... Я так долго мучился над ней,  я готов мучится вновь, но лишь после того, как наслажусь счастьем быть рядом с Вами, Антонио... - слова шёпотом срывались с уст молодого композитора, отключая разум, но открывая сердце. О, что с ним стало! О, что сотворил с ним Сальери! Вторгнулся в жизнь, перевернул всё, уничтожил планы, а теперь тут, чуть не погиб!
- Как мне хочется Вас убить за то, что Вы сделали с собой... - нежно прошептал Моцарт, легко проведя рукой по шее итальянца, будто бы готовясь задушить его в любую минуту. - Вы ворвались в мою жизнь... И захотели из неё просто так уйти? Я не отпущу Вас, слышите? Пусть я выгляжу безумцем, но именно Вы меня сделали таким, лишь в этом Констанца права!

Антонио напрягся, когда руки сошлись на его шее.
- Не бойтесь... - Амадей лишь немного сильнее сжал горло Сальери. - Я никогда не сделаю этого, хоть и очень хочу... - увидев оставшееся красные пятна, юноша прикоснулся к ним губами.
- А я не отпущу Вас, мой гений. - итальянец жадно целовал Моцарта, словно последний раз его видел, словно со всех сил старался показать, что не отпустит юношу никогда.
- Я никуда и не уйду, Антонио! - сквозь поцелуй шептал Вольфганг. К жару болезни добавился жар желания, заставляя композитора содрогаться всем телом. Господи, все две ночи подряд молодому гению снились крепкие руки Сальери, его жестковатые губы и чёрный, глубокие, как ночь, глаза. Никто не в силах был помочь Амадею, излечить его желания и страдания, а потому он и сейчас не верил, что всё это реально и если моргнуть, то всё останется как сейчас и ничего не испарится.
- До, Ре... До, Ре, Си... - прозвучало где-то в голове, и юноша даже не заметил, как напел только что  придуманную его сердцем мелодию.  "Я посвящу Вам симфонию... Только для Вас. Она останется в память обо мне, после моей смерти..." Думал композитор, отвечая на поцелуй Сальери. Только для начала он хотел услышать мелодию, которую не сможет повторить ни одна скрипка, ни одно пианино, ни одна виолончель. Эти прекрасные звуки сможет произнести лишь его Антонио, и никто, никто более не услышит этих желанных звуков! А Моцарт обязательно подпоёт ему в такт своим горячим и прерывистым дыханием.
О! Всего лишь половина суток назад это было не больше чем бредовый сон. Как же Вольфганг боялся спугнуть эти прекрасные мелодии! Мелодии, которые он создавал одними лишь прикосновениями!
Горячие руки залезли под рубашку итальянца, прикасаясь к холодной коже, через которое бешено стучало сердце. Хотелось прикоснуться к нему губами, успокоить нежным поцелуем... Моцарт поудобнее устроился на кровати капельмейстера, срывая с него рубашку и припадая губами к груди.
- Ваше сердце стучит для меня, неправда ли? Оно боится, что я оставлю Вас... - пальцы прошлись вдоль груди и остановились прямо у сердца. - Скажите ему, что я не оставлю... Что моё сердце тоже будет биться для него... Слышите? - Будучи вольнодумцем и бунтарём, Вольфганг никогда не любил сентиментальности, но сейчас это происходило само собой, от самого сердца, от самой души...

- Я причинил вам много зла, маэстро. И я не знал любви иной, кроме той, что дарили мне мои бедные родители. Поэтому мне сложно поверить в ваши слова, особенно после того, как вы сказали, что очень хотите меня убить. - Сальери резко притянул к себе юношу, упираясь в него яростным взглядом. Последний лишь усмехнулся. - Я мог бы поверить, не будь мы столь долгое время врагами. Зачем было спасать мою жалкую душу? Вы могли получить все о чем мечтали, славу, богатство, любовь жены и место при дворе императора.
Вы изранили всю мою душу и сердце, Вольфганг. Как я могу вам верить? - за усмешкой Моцарт прятал разрастающуюся злобу. Слова больно ранили юного гения. Ведь всё, совершенно всё, что говорил Антонио - неправда! Он ведь сам не знает, что творилось у Амадея в душе, так как он может так легко судить его?
- Я мечтал лишь о музыке... И мне плевать было на моё положение во дворце. Но стоило мне лишь добиться этого - отняли, безжалостно отняли то, что по праву принадлежит мне. И согласитесь, это ведь Вы постарались с господином Розенбергом, не так ли? - лицо гения покрывалось красным румянцем от злости. - Нет, я не виню Вас в этом, более того, у меня есть оправдание Вашим поступкам. Но как Вы можете говорить о том, что мы были врагами? Я никогда не считал Вас таковым. Врагом для Вас был я, но не наоборот! Вы сами изранили свою душу, сами грызли себя, сами вонзили в себя нож. А спас я Вас, чтобы любить, чтобы показать, что как Вы мне дороги, как я хочу быть рядом с Вами, но вы слепы и совершенно этого не видите! - Моцарт разжал руки Сальери, продвигаясь к выходу. - Мне правда хотелось придушить Вас прямо здесь. Но вовсе не из-за того, что Вы буквально выгнали меня из дворца. Мне хотелось придушить Вас за то, что Вы, не видя моих чувств, не замечая их и этим причиняя столько боли,так легко говорите о том, что я ранил Ваше сердце! И Ваше право - верить мне или нет. - открыв дверь, Вольфганг задумался. Как же больно было всё это говорить, слушать, оправдываться... Да, сердобольный, ветряный гений тоже мог так глубоко чувствовать. Кто сказал, что у таких людей нет искренних чувств? Только глупцы судят по внешнему поведению. И Сальери оказался в их числе. Что же, если Моцарту никто не верит, какой смысл тут оставаться? Ведь он пришёл вовсе не для того, чтобы разбираться во всём. Всего лишь навсего сказать о том, что не злится. Но теперь злился Сальери. И композитору совсем не хотелось, что его проклинали, стоит лишь ему переступить порог. И уже почти выходя из комнаты, что-то щёлкнуло в голове гения и, захлопнув дверь ,он быстрым шагом направился к кровати Антонио.
- Вы сами придумали это глупое соперничество, но мне наплевать! Я люблю Вас не смотря ни на что! Я очень хочу получить любовь и нежность от Вас, но если Вы можете сейчас предложить мне только Ваше презрение и злость, то прогоните меня. Только знайте, что я никуда не уйду! Я слишком долго я ждал Ваших чувств и достаточно прошёл испытаний для того, чтобы получить её... - Вольфганг яро, но в тоже время нежно, впился поцелуем в губы Антонио, крепко обнимая его и сжимая пальцы на его рубашке, будто бы боясь, что его вот-вот оттолкнут.

- Мое сердце рвется вслед за Вами, Вольфганг, оно жаждет принадлежать вам всецело... Я был болен, очевидно.. Я не могу дать оправдание тому, что нашло на меня. Но я люблю Вас, Вольфганг. Искренне люблю. И прошу прощения за свои грехи...
- Я могу дать оправдание. Оно очевидно - Вы влюбленный глупец, каких только поискать... - стоило лишь Моцарту поцеловать Сальери, как тот упал на кровать, утягивая за собой юношу. Ещё до сих пор холодные руки прошлись вдоль тела, снимая фрак и расстёгивая верхние пуговицы на рубашке. И тут словно снесло голову! Амадей уже ничего не понимал, кроме того, что безумно влюблён в этого слегка странного мужчину и хочет быть с ним рядом. И совершенно не волнует, что сейчас будет дальше ,что будет утром... А утром он не пожалеет, что вопреки плохому состоянию пришёл сюда. Нет, вернее сказать, не он сюда пришёл, его повела какая-то ниточка, будто сама судьба пожелала этого. Утром он не будет жалеть ни о чём. Ведь он понимал - что никому не изменяет. Почему? Просто он не любил Констанцу. Она была для него скорее подругой, чем женой. Можно даже сказать, второй сестрой. Он принимал её любовь, платя ей тем, чем может. Он никогда не обещал ей любви - она прекрасно  всё знала, когда выходила замуж, поэтому ничего взамен и не требовала. Моцарту было хорошо и спокойно... До тех пор, пока не осознал, насколько сильно нуждается в Антонио.
И вот теперь, лёжа с ним на кровати, Вольфганг не верил, что это всё реальность. - Для истинного гения нет ничего невозможного. - как-то раз сказала Констанца и оказалась права.
Сквозь сладкую пелену, что одурманила юного гения, он заметил, как Сальери не решителен, будто бы боится спугнуть.
- Не бойтесь, милый мой Антонио, не бойтесь делать то, что желает сделать Ваше сердце, не бойтесь спугнуть меня. Я же обещал, что никуда не уйду... - Амадей, скрывая нетерпеливость, нежно прикоснулся губами к груди, где отчётливо был слышен стук замедленного биения сердца. Хотелось одновременно вылить всю свою страсть, что так долго томилась внутри гения, но в тоже время быть нежным, продлить это сладкое удовольствие как можно больше. Неподвластный, свободолюбивый, теперь гений хотел лишь одного: чтобы им владел Сальери, отдаваться ему вновь и вновь, чувствовать его любовь, его нежность, то, о чём он так мечтал! - Знаешь, я тебя убью... - томно прошептал гений, прикусывая кожу на шее Антонио, где не так давно сжимались пальцы Амадея. - ... если узнаю, что ты не только мой...

- Мы уже на ты, маэстро?
- К чему все прелюдии и правила этого дурацкого этикета? - прошептал Вольфганг, задыхаясь от собственной страсти.
А чей же я еще? Я был одинок до той поры, пока ты не ворвался в мою жизнь. - Сальери навис над юношей, жадно целуя его. Моцарт и вовсе пропустил момент, когда остался лежать под итальянцем полностью обнажённым. А когда крепкая рука коснулась плоти, то Амадей будто бы и вовсе выпал из реальности.
- Ты уверен, что хочешь этого? - Моцарт едва расслышал горячий шёпот итальянца. Он исчезал из реальности, растворялся в настоящем, не думая о будущем.
Сальери медлил. То ли он наслаждался этой близостью с гением, то ли боялся спугнуть юношу. В любом случае, Вольфганг ждать не собирался, а потому быстро помог Антонио избавиться от лишней одежды. Губы изучали нежную шею, грудь и губы итальянца, руки блуждали по оголённой спине, царапая спину, оставляя бледно-красные полосы. Красные отметины от  поцелуев и ногтей говорили о том, что этот мужчина принадлежит только Амадею и никому более. Одна рука будто автоматически легла на пах итальянца, делая плавные движения вверх-вниз.
- Антонио... - жаркий шёпот переплетался со стонами предвкушения. О, как Вольфганг сейчас горел! От желания, от страсти, от любви... Этот огонь нежно испепелял его всего, заставив забыть о подорванном здоровье, о прошедших бедах, о том, что ни один нормальный и уважающий себя человек не лёг бы в одну постель, и уж нем более не простил и не признался любви тому, кто своими руками испортил его жизнь, напрочь изменив её. Но не Моцарт. Ему было наплевать. Всё уже забыто, всё в прошлом. Да и не держал он никогда зла ни на Сальери, ни на кого-либо ещё в своей жизни. Значит, так захотели небеса. Захотели того, чтобы вольный, словно ветер, Моцарт не связывал себя оковами дворцовой жизни. Должно быть, так надо, так лучше... - Я люблю тебя...

Губы итальянца страстно, но в тоже время нежно изучали тело Моцарта, оставляя красные отметины, а когда юноша прикоснулся к горячей плоти Сальери, тот тихо застонал. О да, наконец Вольфганг услышал ту желанную мелодию, о которой мечтал! Этот звук был самым прекрасным из всего его творчества, но и на этом композитор не собирался останавливаться. Хотелось окончательно свести с ума Антонио.
На несколько секунд ласки прекратились и Амадей непроизвольно издал недовольный стон. Но напрасно, скоро Сальери вновь продолжил, и юноша почувствовал палец итальянца в себе. Затем добавился и второй. Моцарт закусил губу, выгибаясь. Было немного не комфортно и композитору на подсознательном уровне хотелось убрать из себя пальцы итальянца. Но когда получил очередную порцию поцелуев, юноша забыл о дискомфорте, а вскоре и сам начал насаживаться на пальцы. Сальери раздразнил и Амадея, и его плоть. Теперь хотелось большего. Усмехнувшись, итальянец подложил под спину композитора подушку и медленно вошёл в него. Из губ Амадея вырвался протяжный стон, а руки невольно сжали простынь в кулаках.
- Аах, какой же ты неверояяятный... - простонал Сальери, склоняясь к лицу Моцарта. Последовали плавные, аккуратные толчки. И снова юноша ощутил дискомфорт. Растянутое отверстие горело, хотелось поскорее избавить себя от мужчины внутри. Но нет наслаждений без боли, а потому, закусив губу, Моцарт двинулся на встречу Антонио. Нужно было просто перетерпеть, потом обязательно должно стать лучше. И эти мысли оказались верными. Отыскав губы итальянца, юноша нежно впился в них поцелуем, царапая его спину от новых ощущений. В мужчинах переплетались страсть и нежность, любовь и очень сильное желание. Всё это вызывало бурю новых эмоций, и раз за разом с их губ слетали сладостные стоны, что так желал услышать Амадей. Ведь он творец этой самой прекрасной для него музыки. Он и его Антонио.

Это было что-то невероятное. Буря эмоций и ощущений в один миг взорвались, превращаясь в сладостную тягучую волну наслаждения.
- Прости, что причинил тебе боль, Вольфганг... - тёплые губы итальянца коснулись плеча юноши.
- Нет, Антонио, не нужно извиняться... - хрупкая рука Моцарта нежно обняла мужчину. Перед глазами всё ещё было темно, хотя, может сыграл тот факт, что за окном давно вечерело - этого Амадей понять не мог. Тело всё ещё сводило лёгкой сладкой судорогой, заставляя композитора прижиматься к мужчине ближе.
Как же хорошо сейчас было рядом, но где-то глубоко в душе юного гения закрадывалось предчувствие, что скоро этого может не быть.
- Я не хочу тебя потерять... - едва слышно прошептал Вольфганг, зажмурив глаза от  непонятного страха. Нет, нельзя думать об этом. Сейчас есть только Сальери и Моцарт, лишь они и их любовь, которая, увы, так поздно дала о себе знать. - Я люблю тебя... - так же тихо, словно боясь, что это лишь сон, словно боясь спугнуть его, прошептал юноша, засыпая в объятиях любимого.

Тело словно горело пламенем, заставляя задыхаться. Голова невероятно сильно болела и кружилась. Моцарт резко оторвал голову от подушки, теребя Антонио за плечо.
- Антонио, милый мой друг, я её слышу... - быстро шептал юноша, вглядываясь куда-то вдаль тёмной комнаты, укрытой в ночном мраке. - Она... Это она! Мелодия... Для моего отложенного реквиема... - вскочив с кровати, Вольфганг на заплетающихся ногах дошёл до столика, схватил перо, ненароком опрокинув чернилицу, и взял первый попавшийся лист, начав записывать на нём ноту за нотой, изредка бросая полный нежности взгляд на Сальери.
- Я слышу её. Это чудо, что сейчас мне удаётся написать её всю. Я так мучился с ней... - задыхаясь, Моцарт на коленях целовал руки Сальери, горячо благодаря его за то, что позволил раскрыть в себе истинные чувства, за то, что подарил ему хоть и короткое, но самое счастливое время за всю его жизнь.
- Я безумно благодарен тебе, милый Антонио... Я хочу, чтобы этот реквием на моих похоронах сыграл именно ты... Пусть это будет мелодий нашей любви, пусть все услышат её! Я люблю тебя, Антонио, и безумно благодарен, что наконец мы оба знаем о чувствах друг друга. Эта ночь - самая лучшая ночь в моей жизни... И я прошу, ради меня, ради нашей любви - не смей умирать! Я не прощу тебя, если ты вновь попытаешь уйти... Я... я... - шёпот становился всё тише и тише, а дыхания уже почти не хватало. Он умирал, да. Но умирая, он дал понять, как любит своего Сальери, как жаждет его жизни. - Согласись, когда-то это всё равно должно было случиться... Не плачь, Антонио... Проживи за нас двоих... Прости и прощай... Я... люблю... - глаза закрылись, и бездыханное, ещё горячее от жара тело,  упало замертво, оставляя всю любовь юноши в руках несчастного, но горячо любимого и любящего Антонио.